Стихи Егора Летова отличаются сюрреализмом и абсурдностью. Когда я знакомился с творчеством автора, невольно представлял, что его почерк будет отражать абстрактное мышление, духовность, полет фантазии, возможно даже оторванность от реальности.
По моей незасохшей руке Пробирается тихо память По моей незастывшей реке Проплывает тихонько птица По моей неубитой душе Плачет скорбно забытый разум Я летаю снаружи всех измерений Я летаю снаружи всех измерений Сквозь меня проникают тайком Звуки взгляды ножи и пули Не спеша проникают в мой дом Белый холод зима и плесень Окружает со всех сторон Моё тело смертельный ужас Я летаю снаружи всех измерений Я летаю снаружи всех измерений
Кажется, что автор такого рода текста — мыслитель, который «летает снаружи всех измерений», погружается в воображение, непроизвольно отключается от реальности. Не один я так подумал. На форуме любителей типологии Юнга, исходя из содержания песен, люди сходятся во мнении, что у Егора Летова был интуитивный тип восприятия.
Обычно мне не удается правильно представить почерк по внешнему впечатлению или по творчеству человека. В этот раз тоже не получилось. В который раз убеждаюсь, что это хоть интересное, но бесполезное упражнение для графолога. Психика и ее отражение в почерке сложнее, чем можно подумать.
У Егора Летова оказался другой способ восприятия и творчества. Анализ почерка говорит о прикладном складе мышления, которое опирается на непосредственный контакт с реальностью, на органы чувства, на личный опыт. Он не относился к типу поэтов, которые отличаются пассивностью, непрактичностью и легкомыслием. Он был приземленным, кроме этого, активным, деятельным и даже неугомонным.
Откуда тогда такой уровень метафизичности в текстах? На самом деле это кажущаяся абстрактность, которая рождалась из его вполне конкретных ощущений. Он сам об этом писал в черновике, фото и содержание которого перед вами.
Текст заметки Егора Летова:
«Вообще некая внешне кажущаяся хаотичность поэтических образов, словосочетаний, метафор и выводов из них — это не галиматья, не свободное извержение мыслеформ — а скажем так, объекты, попадающие в поле зрения в пейзаже, четко обозначенные, тщательно отобранные — каждый из которых является компонентом данного состояния сознания, взгляда, ощущения, которым и является песня или стих, текст. При этом все строится вокруг одного заглавного ключевого слогана, фразы, словосочетания, центрального предмета на картине, который и являет собой его сущность».
Мы снова видим, как сложное психологическое состояние отражается на содержании и форме подачи творчества. В его записях часто высокая плотность почерка, спрессованость строк, отсутствие полей, что вместе с другими признаками говорит о подавленных эмоциях, концентрации переживаний, возмущении и протесте. Можно сказать, что он психологически задыхался. Спазмы в верхних зонах говорят о чувстве вины, строгих установках, догматичности. Его песни мрачные, а исполнение иногда похоже на вой и рёв.
В следующем абзаце черновика он рассказывает, как искал способы погружения в процесс творчества:
«Здесь надо сделать отступление. Как я вообще начал писать. Сначала я входил в измененные (странные, необычные, обостренные) состояния сознания при помощи всяких разных техник и экспериментов — поведенческих, созерцательных, дыхательных и прочих — затем пытался дотошно фиксировать все это, на бумаге — максимально приближенно к тому, что испытывал. Эффект, разумеется — выходил прямо противоположный, плачевно-смехотворный, но я всё равно штурмовал и штурмовал сии высоты, пока однажды не случилось так, что я попросту взял, да и отказался от всего, что знал и что думал по какому-либо поводу — особенно о себе. В этот момент, в одну секунду я и понял, что такое поэзия, как она делается, как работает. Поэзия не фиксирует то, что есть — она создает новое сознание, измерение, новую реальность, новый мир. И когда пишешь — ты уже больше, чем ты, невыносимо шире, выше, больше. Каждый опус — это как бы новый пейзаж, картинка, как я это тогда называл. Новое Я, которое формируется в состоянии, близком к трансу. Становишься чем-то вроде проводника, медиума. Всё, что через тебя проходит — укладывается, и при этом параллельно формируют эту новую картинку БЫТИЯ. Этакое преломление. Как рождаются и почему те или иные образы — я не знаю, да мне в общем-то и неинтересно. И никогда не было. Настоящая поэзия — не вычурна, она вопиюще проста и парадоксальна, как японские трехстишия, как футуризм (особенно Крученых и Терентьев), как Александр Введенский, Блейк, Тракль, как живопись примитивистов и аутсайдеров».
Он говорит, что не знает, как рождаются образы. Но мне ясно, что из ощущений. Помимо графологических синдромов, которые указывают на конкретно-логический склад ума, это подтверждает обилие деталей материального мира в текстах песен и стихов.
Замедленный шок, канавы с водой Бетонные стены, сырая земля Железные окна, электрический свет Заплесневший звук, раскалённый асфальт Пластмассовый дым, горелая вонь Колючая проволока вдаль километры Обрезки резины, колеса и шлак Слепые траншеи, сухая трава Дозорные вышки, осколки стекла Кирпичные шеренги, крематорий дымится Консервные банки, обрывки бумаг Автомат, униформа и противогаз
Максим Васильченко,
психолог, графолог
